слабый звон чужого дыхания разбивается в тенях, пожухлой траве, в грязной земле. глаза, мутная кислота. издевка и дикость напополам. где-то там в этой яркой жидкости радужки потерялся зрачок от сонного света, прожигающего всё вокруг, проходящего полоской через ветреное небо. улыбка снова вонзается как нож, заставляя, убеждая, вызывая. дерзкая. чёрные губы натянуты как струны и обещают всё, только подойди. это был настолько тихий шаг, что за спиной мог стоять кто угодно и имел право сказать, что здесь никого нет. хвост болтается где-то сзади, путаясь в задних, бесконечно доказывая, что он часть значимая, свободолюбивая, неограниченная и незаурядная. никто не отрицает, никто не соглашается, вот он и доказывает. голова опущена куда-то вниз к этим каменистым кочкам, грязи и кускам остального месива. никакого бессилия или отчаяния, а просто безудержная лень к чему-то невнятному и странному. кому нужна эта величественность, гордость? что за бред, чёрт возьми, многие вешают на себя этот хлам как маски и ходят, думают, что личности, а на самом деле куклы. просто куклы. фарфоровые, бесчувственные, неживые. качаются на ходу, как марионетки на тонких нитках. думают, что знают, думают, что круче. но всего лишь думают, а думать и полагать может кто угодно, а вот мир хочет вести себя по-другому, вот и получаются клоуны да куклы. дешёвки и пустышки. не видят, что грим стал трескаться и обваливаться как штукатурка, такие жалкие, такие несчастные и такие глупые.
шорохи сливаются в одно единое существо, которое прячется за многочисленными буграми и деревьями. потоки воздуха летят на меня, проходят сквозь тело и шерсть и вылетают на свободу. нравится, удобно.
всё ближе, тихий шаг крадется по траве осколками дыхания. расслаблена, а будто напряжена. свет мутной дымкой струится по всем изгибам змеиного тела, заставляя чувствовать себя, как под прицелом. вскинула морду. резко. упрямый взгляд в небо, теперь они живые, эти глаза. Тонкий, он играет с улыбкой, сливаясь в одну гримасу, порождая страх и гнев. вдыхаю этот мир в себя, продолжая идти. новый запах, новый шорох, новый треск. интерес завязался узлом на шее, не давая  пути к отступлению, закрывая их. любопытство и мания к таким некорректным и наглым разговорам сжирает заживо, предпочитая голову. какой-то треск. не пропустить бы. быстрые скачки в тени, в такой родной тьме. скользнула как лента меж кустарников. Наконец-то цель. желанная, такая далёкая, но теперь близкая. интересно. да такая картина, герои. смешные, пустые, а может и нет, но считаю. дикость и полунадменная дерзость в секундном прыжке, там рядом. это глубокий смех над ними. единая стойка из гибкости, длинная шея, а вот теперь смотрю сверху, пощёлкивая длинным чёрным языком. хвост беспорядочно бегает по древесной трухе.
- вы прекрасно проводите свой досуг, знаете ли.
смеюсь, где-то в глубине открыто. улыбка меняет оттенки как хамелеон, не оставляя ничего живого. такой случай, хороший день. молча смотрю. делаю вид негодования, любуюсь. кривляюсь в глазах, меняюсь и парируя, как воздушный змей, продолжая издеваться над тишиной и другими своим молчанием. первая начинаю, последняя заканчиваю. надеюсь на удачу и сейчас. а если что. скользну змеёй во тьму, извиваясь, как чёрный жгут. в родную тень, где я да смех. люблю я этих двух, правда.
нахальный зев так некрасиво подошёл к ситуации. длинные челюсти и яркая игра языка, проходящего по дёснам.
уши уже давно легли на затылок. непослушные и своенравные, как я.

=Начало игры=

Вот и лес. Он встречал меня, как маму: ветки как бы отстраняются от тропинки, чтобы она случайно не поцарапалась, пеньки как бы отступаются от неё, чтобы она случайно не споткнулась. А солнце распространяется через молодые листья и цветение диких яблонь на тропинку, и оно весело мелькает Еле в глазах. Можно было бы пробежаться мимо кустов, зайца выгнать или попасть на ежа, покачать его лапкой по траве и по рычать не сердито, играясь. Но в кустах роса, а намочиться Еле не хотелось и она смирно шла за мной, вспоминая сторожку: дым от костра, который заставлял его чихать, рыбьи головы, которые я ей давала каждый вечер, теплый уют ковра во сне, где она спала ночью, а если хотелось, то и днем. Воспоминание это радовало Михелю, ей хотелось быстрей добраться к сторожке, она выскакивает передо мной и шевелит лапками быстро-быстро, виляя хвостом: смотрит на хозяйку, как бы говоря: "Давай пробежимся!" Михеля - единственная подруга всей её жизни, она не разу её не предала, но сейчас она далеко... И я могу о ней только вспоминать... В сердце мерк огонек, который давал надежду, в душе мерк свет, который вселял в неё жизнь.
Папа. Он радостно улыбается, а на солнце уже искрится в каплях слез на щеках, он разбухшие красные руки быстро вытер об полотенце. Прислоняясь к нему, я чувствую спокойствие, тепло, которое издает его сердце, прямо, как от Роя. И в этот момент перед отцом стоит не собака-убийца, что видит по несколько смертей в день, а "дочь", испытавшая на несколько секунд счастье детства, тепло и уют найденного дома. Сейчас это тепло далеко-далеко, а она одна, в лесу. В холодном, жестоком мире, от душевного холода её даже не спасает шкура, которая может выдерживать до -30 градусов. Душа болела, она давно не встречала настоящих друзей. Ни притопала к реке, так называемой реке Забвения. Она шикарна... Подойдя к воде, она увидела свое отражение. Она долго смотрела на отражение, себе в глаза, видя в них: ненависть, страдания, раздражения, любовь, боль, радость, усталость - и как это вмещается в такой маленькой душе, как моя? А вмещается ведь. Светло-розовый язык канул в ледяную воду, наполняя организм прохладой. Приятно, хорошо. Совсем недалеко раздавались шаги, кто-то бежал легкой трусцой. Для зайца - уж слишком крупно, а для оленя, лося или лани - слишком мал. Кто это? Волк? Тогда встреча может быть опасной, но в схватке я все равно выйду победителем, драла себе подобных, кобелей, что крупнее. Она издала еще пару всхлипов и повернулась к тому, кто к ней подходил мордой, подавая знак, что тут есть животное.
- Боф-боф! - Лай был громким и басистым, что звучало как некое предупреждение, мол, тут крупное животное, хочешь трепки, готовься к смерти. На лай собаки ответа не было, это настораживало еще больше. Ни широко расставила и напружинила все четыре лапы, обнажив жуткие клыки, ощетинилась и застыла скалой. При этом откуда-то из глубины всего её существа стал волнами накатываться рык такой мощи, что просто мурашки по спине поползли бы. Каждый вдох выдавал некий "хрюк", это было даже забавно. Она побежала легкой трусцой за особью, которая проигнорировала лай собаки. Худощавая дворняга привела белого великана к глубокому оврагу, где лежала еще одна собака. Живая?
- Простите, я уже умерла?.. - Ни подбежала к ним ближе с громким рыком, а затем, успокоившись, она тихо произнесла.
- Вам не нужна моя помощь, дамы? Простите за столь резкое и грубое появление и приветствие, но я не знаю ваших намерений, может вы смерти моей хотите? Хотя, если бы хотели, давно бы напали. - Она остановилась в паре метров от сук и ожидала ответа, сверкая карими глазами.